Неточные совпадения
Городничий. Полно вам, право, трещотки какие! Здесь нужная
вещь:
дело идет о жизни человека… (К Осипу.)Ну что, друг, право, мне ты очень нравишься. В дороге не мешает, знаешь, чайку выпить лишний стаканчик, — оно теперь холодновато. Так вот тебе пара целковиков на чай.
Вронский слушал внимательно, но не столько самое содержание слов занимало его, сколько то отношение к
делу Серпуховского, уже думающего бороться с властью и имеющего в этом свои симпатии и антипатии, тогда как для него были по службе только интересы эскадрона. Вронский понял тоже, как мог быть силен Серпуховской своею несомненною способностью обдумывать, понимать
вещи, своим умом и даром слова, так редко встречающимся в той среде, в которой он жил. И, как ни совестно это было ему, ему было завидно.
Она только что пыталась сделать то, что пыталась сделать уже десятый раз в эти три
дня: отобрать детские и свои
вещи, которые она увезет к матери, — и опять не могла на это решиться; но и теперь, как в прежние раза, она говорила себе, что это не может так остаться, что она должна предпринять что-нибудь, наказать, осрамить его, отомстить ему хоть малою частью той боли, которую он ей сделал.
Чувствуя, что примирение было полное, Анна с утра оживленно принялась за приготовление к отъезду. Хотя и не было решено, едут ли они в понедельник или во вторник, так как оба вчера уступали один другому, Анна деятельно приготавливалась к отъезду, чувствуя себя теперь совершенно равнодушной к тому, что они уедут
днем раньше или позже. Она стояла в своей комнате над открытым сундуком, отбирая
вещи, когда он, уже одетый, раньше обыкновенного вошел к ней.
Это было одно из того, что он решил сказать ей. Он решился сказать ей с первых же
дней две
вещи — то, что он не так чист, как она, и другое — что он неверующий. Это было мучительно, но он считал, что должен сказать и то и другое.
Они были наивно уверены, что их
дело состоит в том, чтоб излагать свои нужды и настоящее положение
вещей, прося помощи правительства, и решительно не понимали, что некоторые заявления и требования их поддерживали враждебную партию и потому губили всё
дело.
Всё
дело спорилось у нее, и еще не было двенадцати, как все
вещи были разобраны чисто, аккуратно, как-то так особенно, что нумер стал похож на дом, на ее комнаты: постели постланы, щетки, гребни, зеркальца выложены, салфеточки постланы.
Он осмотрел руку, сказал, что она не вывихнута, наложил компрессы и, оставшись обедать, видимо, наслаждался беседой со знаменитым Сергеем Ивановичем Кознышевым и рассказывал ему, чтобы выказать свой просвещенный взгляд на
вещи, все уездные сплетни, жалуясь на дурное положение земского
дела.
— Я думаю то же, — сказал Грушницкий. — Он любит отшучиваться. Я раз ему таких
вещей наговорил, что другой бы меня изрубил на месте, а Печорин все обратил в смешную сторону. Я, разумеется, его не вызвал, потому что это было его
дело; да не хотел и связываться…
Этот вопрос, казалось, затруднил гостя, в лице его показалось какое-то напряженное выражение, от которого он даже покраснел, — напряжение что-то выразить, не совсем покорное словам. И в самом
деле, Манилов наконец услышал такие странные и необыкновенные
вещи, каких еще никогда не слыхали человеческие уши.
— Конечно, это первая
вещь, — сказал <он>. — Но согласитесь, однако ж, что могут быть такие случаи и
дела, такие
дела и такие поклепы со стороны врагов, и такие затруднительные положения, что отлетит всякое спокойствие.
Как они делают, бог их ведает: кажется, и не очень мудреные
вещи говорят, а девица то и
дело качается на стуле от смеха; статский же советник бог знает что расскажет: или поведет речь о том, что Россия очень пространное государство, или отпустит комплимент, который, конечно, выдуман не без остроумия, но от него ужасно пахнет книгою; если же скажет что-нибудь смешное, то сам несравненно больше смеется, чем та, которая его слушает.
— А <про> Чичикова я вам расскажу
вещи неслыханные. Делает он такие
дела… Знаете ли, Афанасий Васильевич, что завещание ведь ложное? Отыскалось настоящее, где все имение принадлежит воспитанницам.
— Позвольте вам вместо того, чтобы заводить длинное
дело, вы, верно, не хорошо рассмотрели самое завещание: там, верно, есть какая-нибудь приписочка. Вы возьмите его на время к себе. Хотя, конечно, подобных
вещей на дом брать запрещено, но если хорошенько попросить некоторых чиновников… Я с своей стороны употреблю мое участие.
Чудная, однако же,
вещь: на другой
день, когда подали Чичикову лошадей и вскочил он в коляску с легкостью почти военного человека, одетый в новый фрак, белый галстук и жилет, и покатился свидетельствовать почтение генералу, Тентетников пришел в такое волненье духа, какого давно не испытывал.
— Да у вас, батюшка Константин Федорович, весь пойдет в
дело. Уж эдакого умного человека во всем свете нельзя сыскать. Ваше здоровье всяку
вещь в место поставит. Так уж прикажите принять.
А на другой
день прослышали мы, что Алену Ивановну и сестрицу их Лизавету Ивановну топором убили, а мы их знавали-с, и взяло меня тут сумление насчет серег, — потому известно нам было, что покойница под
вещи деньги давала.
«Если действительно все это
дело сделано было сознательно, а не по-дурацки, если у тебя действительно была определенная и твердая цель, то каким же образом ты до сих пор даже и не заглянул в кошелек и не знаешь, что тебе досталось, из-за чего все муки принял и на такое подлое, гадкое, низкое
дело сознательно шел? Да ведь ты в воду его хотел сейчас бросить, кошелек-то, вместе со всеми
вещами, которых ты тоже еще не видал… Это как же?»
— Я вам, Алена Ивановна, может быть, на
днях, еще одну
вещь принесу… серебряную… хорошую… папиросочницу одну… вот как от приятеля ворочу… — Он смутился и замолчал.
— Фу, какие вы страшные
вещи говорите! — сказал, смеясь, Заметов. — Только все это один разговор, а на
деле, наверно, споткнулись бы. Тут, я вам скажу, по-моему, не только нам с вами, даже натертому, отчаянному человеку за себя поручиться нельзя. Да чего ходить — вот пример: в нашей-то части старуху-то убили. Ведь уж, кажется, отчаянная башка, среди бела
дня на все риски рискнул, одним чудом спасся, — а руки-то все-таки дрогнули: обокрасть не сумел, не выдержал; по
делу видно…
— Вам следует подать объявление в полицию, — с самым деловым видом отвечал Порфирий, — о том-с, что, известившись о таком-то происшествии, то есть об этом убийстве, — вы просите, в свою очередь, уведомить следователя, которому поручено
дело, что такие-то
вещи принадлежат вам и что вы желаете их выкупить… или там… да вам, впрочем, напишут.
— То-то и
дело, что я, в настоящую минуту, — как можно больше постарался законфузиться Раскольников, — не совсем при деньгах… и даже такой мелочи не могу… я, вот видите ли, желал бы теперь только заявить, что эти
вещи мои, но что когда будут деньги…
И он стал рассказывать, какая она злая, капризная, что стоит только одним
днем просрочить заклад, и пропала
вещь.
А как
дело ведет? — берет десяти-двадцатирублевые
вещи, набивает ими карман, роется в бабьей укладке, в тряпье, — а в комоде, в верхнем ящике, в шкатулке, одних чистых денег на полторы тысячи нашли, кроме билетов!
— Когда?.. — приостановился Раскольников, припоминая, — да
дня за три до ее смерти я был у ней, кажется. Впрочем, я ведь не выкупить теперь
вещи иду, — подхватил он с какою-то торопливою и особенною заботой о
вещах, — ведь у меня опять всего только рубль серебром… из-за этого вчерашнего проклятого бреду!
Карандышев. Уж вы слишком невзыскательны. Кнуров и Вожеватов мечут жребий, кому вы достанетесь, играют в орлянку — и это не оскорбление? Хороши ваши приятели! Какое уважение к вам! Они не смотрят на вас, как на женщину, как на человека, — человек сам располагает своей судьбой; они смотрят на вас как на
вещь. Ну, если вы
вещь, это другое
дело.
Вещь, конечно, принадлежит тому, кто ее выиграл,
вещь и обижаться не может.
Лампа, плохо освещая просторную кухню, искажала формы
вещей: медная посуда на полках приобрела сходство с оружием, а белая масса плиты — точно намогильный памятник. В мутном пузыре света старики сидели так, что их
разделял только угол стола. Ногти у медника были зеленоватые, да и весь он казался насквозь пропитанным окисью меди. Повар, в пальто, застегнутом до подбородка, сидел не по-стариковски прямо и гордо; напялив шапку на колено, он прижимал ее рукой, а другою дергал свои реденькие усы.
— Нет, именно в такие
дни нужно жить веселее, чем всегда! Кстати: ты понимаешь что-нибудь в биржевой игре? Я в четверг выиграла восемь тысяч, но предупреждают, что это — опасно и лучше покупать золото, золотые
вещи…
— То есть не по поручению, а по случаю пришлось мне поймать на
деле одного полотера, он замечательно приспособился воровать мелкие
вещи, — кольца, серьги, броши и вообще. И вот, знаете, наблюдаю за ним. Натирает он в богатом доме паркет. В будуаре-с. Мальчишку-помощника выслал, живенько открыл отмычкой ящик в трюмо, взял что следовало и погрузил в мастику. Прелестно. А затем-с…
«Ей идет вдовство. Впрочем, она была бы и старой
девой тоже совершенной», — подумал он, глядя, как Лидия, плутая по комнате, на ходу касается
вещей так, точно пробует: горячи они или холодны? Несколько успокоясь, она говорила снова вполголоса...
Через несколько
дней Самгин одиноко сидел в столовой за вечерним чаем, думая о том, как много в его жизни лишнего, изжитого. Вспомнилась комната, набитая изломанными
вещами, — комната, которую он неожиданно открыл дома, будучи ребенком. В эти невеселые думы тихо, точно призрак, вошел Суслов.
Ключ в этом
деле даже и ненужная
вещь, — продолжал он, глядя на деревню из-под ладони.
Захотелось сегодня же, сейчас уехать из Москвы. Была оттепель, мостовые порыжели, в сыроватом воздухе стоял запах конского навоза, дома как будто вспотели, голоса людей звучали ворчливо, и раздирал уши скрип полозьев по обнаженному булыжнику. Избегая разговоров с Варварой и встреч с ее друзьями, Самгин
днем ходил по музеям, вечерами посещал театры; наконец — книги и
вещи были упакованы в заказанные ящики.
Кончив экзамены, Самгин решил съездить
дня на три домой, а затем — по Волге на Кавказ. Домой ехать очень не хотелось; там Лидия, мать, Варавка, Спивак — люди почти в равной степени тяжелые, не нужные ему. Там «Наш край», Дронов, Иноков — это тоже мало приятно. Случай указал ему другой путь; он уже укладывал
вещи, когда подали телеграмму от матери.
Первые
дни знакомства Клим думал, что Томилин полуслеп, он видит все
вещи не такими, каковы они есть, а крупнее или меньше, оттого он и прикасается к ним так осторожно, что было даже смешно видеть это.
«Да, эта бабища внесла в мою жизнь какую-то темную путаницу. Более того — едва не погубила меня. Вот если б можно было ввести Бердникова… Да, написать повесть об этом убийстве — интересное
дело. Писать надобно очень тонко, обдуманно, вот в такой тишине, в такой уютной, теплой комнате, среди
вещей, приятных для глаз».
К людям он относился достаточно пренебрежительно, для того чтоб не очень обижаться на них, но они настойчиво показывали ему, что он — лишний в этом городе. Особенно демонстративно действовали судейские, чуть не каждый
день возлагая на него казенные защиты по мелким уголовным
делам и задерживая его гражданские процессы. Все это заставило его отобрать для продажи кое-какое платье, мебель, ненужные книги, и как-то вечером, стоя среди
вещей, собранных в столовой, сунув руки в карманы, он мысленно декламировал...
— Как же? А вещи-то куда же мы
денем?
Потом он мел — не всякий
день, однако ж, — середину комнаты, не добираясь до углов, и обтирал пыль только с того стола, на котором ничего не стояло, чтоб не снимать
вещей.
Илья Иванович иногда возьмет и книгу в руки — ему все равно, какую-нибудь. Он и не подозревал в чтении существенной потребности, а считал его роскошью, таким
делом, без которого легко и обойтись можно, так точно, как можно иметь картину на стене, можно и не иметь, можно пойти прогуляться, можно и не пойти: от этого ему все равно, какая бы ни была книга; он смотрел на нее, как на
вещь, назначенную для развлечения, от скуки и от нечего делать.
— В самом
деле не видать книг у вас! — сказал Пенкин. — Но, умоляю вас, прочтите одну
вещь; готовится великолепная, можно сказать, поэма: «Любовь взяточника к падшей женщине». Я не могу вам сказать, кто автор: это еще секрет.
Накануне отъезда, в комнате у Райского, развешано и разложено было платье, белье, обувь и другие
вещи, а стол загроможден был портфелями, рисунками, тетрадями, которые он готовился взять с собой. В два-три последние
дня перед отъездом он собрал и пересмотрел опять все свои литературные материалы и, между прочим, отобранные им из программы романа те листки, где набросаны были заметки о Вере.
Татьяна Павловна хлопотала около меня весь тот
день и покупала мне много
вещей; я же все ходил по всем пустым комнатам и смотрел на себя во все зеркала.
Появившись, она проводила со мною весь тот
день, ревизовала мое белье, платье, разъезжала со мной на Кузнецкий и в город, покупала мне необходимые
вещи, устроивала, одним словом, все мое приданое до последнего сундучка и перочинного ножика; при этом все время шипела на меня, бранила меня, корила меня, экзаменовала меня, представляла мне в пример других фантастических каких-то мальчиков, ее знакомых и родственников, которые будто бы все были лучше меня, и, право, даже щипала меня, а толкала положительно, даже несколько раз, и больно.
Кажется, честность, справедливость, сострадание добываются как каменный уголь, так что в статистических таблицах можно, рядом с итогом стальных
вещей, бумажных тканей, показывать, что вот таким-то законом для той провинции или колонии добыто столько-то правосудия или для такого
дела подбавлено в общественную массу материала для выработки тишины, смягчения нравов и т. п.
Но ведь этак, скажут мне, не напасешься
вещей, если каждый
день будут являться проезжие, и устанешь угощать: оно бестолково.
Простыми глазами сразу увидишь, что находишься по преимуществу в земледельческом государстве и что недаром рука богдыхана касается однажды в год плуга как главного, великого деятеля страны: всякая
вещь обдуманно, не как-нибудь, применена к
делу; все обработано, окончено; не увидишь кучки соломы, небрежно и не у места брошенной, нет упадшего плетня и блуждающей среди посевов козы или коровы; не валяется нигде оставленное без умысла и бесполезно гниющее бревно или какой-нибудь подобный годный в
дело предмет.
Всё это так неприятно своим очевидным безумием, которого он когда-то был участником, показалось Нехлюдову после впечатлений деревенской нужды, что он решил переехать на другой же
день в гостиницу, предоставив Аграфене Петровне убирать
вещи, как она это считала нужным, до приезда сестры, которая распорядится окончательно всем тем, что было в доме.
— Я думаю, — сказал Новодворов, — что если мы хотим делать свое
дело, то первое для этого условие (Кондратьев оставил книгу, которую он читал у лампы, и внимательно стал слушать своего учителя) то, чтобы не фантазировать, а смотреть на
вещи как они есть.
В последний
день своего пребывания в Панове Нехлюдов пошел в дом и занялся перебиранием оставшихся там
вещей.